Антон Шароев: «Несчастье — говорить о счастье»

— Несчастье — говорить о счастье, — сказал Антон Шароев, известный российский музыкант, в самом начале интервью. И через несколько минут вопросы, подготовленные к беседе, были отложены в сторону. Они оказались неактуальны. В нашем разговоре тесно переплелись исторические фигуры, великие музыкальные произведения, детективная история поиска легендарной оперы Антона Рубинштейна и триумф самого Антона Шароева, который, как ни странно, герой нашего интервью не назвал пиком счастья. Забегая вперед, скажу, что высшей формой счастья потомок великого русского композитора Антона Рубинштейна, внук уникального российского баритона Иоакима Тартакова назвал совершенно иное действо, далекое не только от музыки, но и вообще от искусства. 

— Вы счастливый человек?
— Вот уже первый сложный вопрос. Нередко люди меня спрашивают: «У вас все хорошо»? Я отвечаю, что все хорошо НИКОГДА не бывает!
— Но тем не менее?
— О, я во многом счастливый человек. Например, сейчас я готовлю цикл концертов «Христианское благоговение», в которых будет звучать великая музыка. Я  обратился к Митрополиту тюменскому и тобольскому  Димитрию за поддержкой в создании такой большой программы. Мое предложение было встречено с радушием.  И я счастлив сейчас подготовкой к этому концерту. 
– А триумф в Берлине? 

– Я бы даже не сказал, что был по-настоящему счастлив в Берлине, когда оркестр, которым я дирижировал, исполнил оперу «Христос». Да, это был триумф. Но было ли это пиком счастья? 

Оперу «Христос» написал Антон Рубинштейн, мой прадед по внебрачной линии. Знаете ли, по земле ходят люди, рожденные вне брака. И ничего предосудительного в этом нет (смеется). Кстати, по законной линии у Антона Рубинштейна, к сожалению, наследников-музыкантов не осталось. Мой дед Иоаким Тартаков — лучший лирический баритон России царских времен, возглавивший в советское время Мариинский театр, был внебрачным сыном Рубинштейна. Хотя я отклонился от темы счастья, но я счастлив тому, что рожден в семье великих российских музыкантов. Я безмерно счастлив, что хоть капля их таланта досталась и мне. 
— Великие имена русских композиторов тесно связаны с вашей жизнью, причем не только в музыкальных произведениях.
— Да. Вам известно, что именно Антон Рубинштейн смог узреть талант Петра Чайковского? Антон Рубинштейн открыл Санкт-Петербургскую консерваторию. И именно он рекомендовал не очень известному начинающему юристу Петру Чайковскому уйти из профессии и стать композитором. Рубинштейн открыл в Чайковском гения. И первым человеком, который закончил Петербургскую консерваторию, стал именно Петр Чайковский. 
— Почему вы решили отправиться на поиски утерянной оперы «Христос»? 
— Я прочел в книге Льва Баренбойма, который посвятил 20 лет исследованию пути Антона Рубинштейна, что в конце жизни композитор находился в творческом кризисе. И сам Рубинштейн в письмах отмечал, что у него больше нет сил писать музыку: «Предо мной стала проблема ЗАЧЕМ? Зачем все ЭТО…», — так вопрошал в конце жизни Антон Рубинштейн. Причин такого угнетенного состояния было множество. Смерть сына. Конфликт между Рубинштейном и советом консерватории. (Этот конфликт впоследствии практически разрушил отношения композитора с представителями династии Романовых, многие из которых являлись покровителями и меценатами для музыкантов и художников — прим. ред.)

Историческая справка. В консерваторию Антона Рубинштейна принимали талантливых людей. Обучение было бесплатным. По окончании учебного заведения музыканты получали «Диплом свободного художника». Ученый совет консерватории предлагал принимать всех желающих, но платно. Антон Рубинштейн был против такого решения, так как считал, что в консерватории должны учиться только талантливые, которые будут нести в России просветительскую миссию, истинную музыку. Современники говорят о том, что Рубинштейн был великим меценатом: все жалование, что полагалось ему как профессору и директору консерватории, он тратил  на содержание бедных студентов, на собственные средства в периоды засухи покупал зерно для деревень. 

— Всего несколько строк в книге сподвигли вас отправиться на поиски?
— Да. В конце книги Баренбойма я прочитал, что Рубинштейн создал духовную оперу «Христос». Но поскольку опера была написана композитором в угнетенном состоянии, она не считается его лучшим произведением. Тем не менее, Рубинштейн исполнил свою оперу в Берлине, когда ездил в турне с серией «Исторических концертов» в 1896 году. 
Я был потрясен: есть еще одна опера моего гениального предка, которую более ста лет никто не слышал, и она считается утерянной.

Я зажегся идеей найти ее. И искал эту оперу 12 (!) лет!

— Огромная часть времени и карьеры успешного дирижера и скрипача была посвящена одной-единственной опере?!
— Я, конечно, не каждый день занимался этим. Но шаг за шагом прошел этот путь длиной в 12 лет. Клавир оперы (ноты для исполнения на рояле) я нашел в музее Глинки. Он был издан в Лейпциге в конце XIX века. Клавир лежал в закрытом футляре, и, по мнению сотрудников музея, трогать, а тем более копировать произведение было нельзя. Практически отыскав оперу, я опять ее потерял…  Я был в отчаянии. Обратился к директору музея и попросил его позволить мне сделать копию произведения, которое никто не слышал более 100 лет. Я уговаривал его, объяснял, что это возможность вдохнуть жизнь в оперу, которая практически утрачена. Директор музея разрешил скопировать произведение. Получив эту драгоценность, я стал изучать оперу. И настолько был поражен! Или отчаялся…  Местами было серо и произведение казалось малоинтересным… Это с одной стороны, но с другой — я понимал, что Рубинштейн в своем произведении из XIX века шагнул в XX! Он опередил свое время. Я слышал в опере и мощь Шостаковича, и гениальную музыкальность Прокофьева. То есть в чем-то это было прекрасное, современное, мощное произведение. Но были 
отрывки, написанные Рубинштейном, видимо, в моменты величайшего уныния, которые колоссально проигрывали сильным частям. И я сомневался, периодически сам впадал в уныние, но продолжал с упорством работать над этим произведением. В авторском варианте опера длится 3 часа 15 минут. Девять частей — пролог, семь частей, включающие Рождество и Вознесение, и эпилог. В моей редакции опера превратилась в двухчасовое произведение. Я сократил ее на одну треть.
— Вы не боялись критики со стороны музыкального сообщества? 
— Нет, нисколько. Я, безусловно, понимал, что делаю. Один из известных музыкальных критиков сказал мне, что нельзя менять гениальное произведение. Оно должно быть исполнено в своем истинном варианте. «Неет! Это нельзя резать!» — кричал мне он.

Но я не резал, я дал опере «Христос» второе рождение. Я не написал для этой оперы ни одной ноты, все, что исполняется, написано, гениальным Антоном Рубинштейном. Я лишь оставил у этой оперы самую суть. 

— Оперу пришлось искать и за пределами России? 
— Да. После работы с клавиром я понял, что необходимо найти партитуру. Она неожиданно отыскалась в берлинской библиотеке. Это было издание потрясающей красоты. Но копировать произведение мне также не позволили сотрудники фондов. Я обращался к директору библиотеки госпоже Люфтинг, однако все было тщетно. Практически в это же время одна из моих дочерей обратилась к советнику Ангелы Меркель по политическим вопросам, и он также просил директора библиотеки выполнить эту просьбу. Совместными усилиями нам удалось добиться разрешения снять копию. И я копировал партитуру, которую более ста лет никто не брал в руки, в обычной конторе, предлагающей такие услуги. Причем копировальная техника была старая. Но, тем не менее, мои двенадцатилетние поиски вот здесь, в берлинском университете, успешно завершились. А далее был долгий путь работы над оперой. И в итоге Тюменский оркестр с триумфом — я еще раз подчеркну — с колоссальным триумфом исполнил это произведение в Берлине. Я видел, что это произведение вызывает искренние слезы публики. 

— И неужели в момент этого триумфа вы не испытали ощущение всеобъемлющего счастья? 
— Счастлив ли я, что исполняю обретенную оперу? Вероятно, я должен быть счастлив, лишь только услышу первые звуки этой оперы. Но мне не триумф важен! Мне важно то, что я вернул миру это великое произведение. Более того, пока я работал над ним, вникая в суть мироздания,  во мне самом произошел колоссальный внутренний переворот. 
— Вы изобрели свой рецепт счастья?
— Наверное, оно наступает, когда люди любят друг друга. Когда истинная любовь объединяет их в одно целое, момент этого пика и есть, возможно, счастье. То же самое и в творчестве.

Я создан не для того, чтобы сочинять. Я создан для того, чтобы исполнять. Великую музыку дает Небо!